НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

В комментарии к китайскому алхимическому трактату «Тайна Золотого цветка» (1928 г.) Юнг говорит о необходимости «отвязывания сознания от объекта». «Адепта учат, как концентрироваться на свете сокровенного округа и при этом освобождаться от всех внешних и внутренних привязанностей. Его жизненная воля направляется на бессодержательную сознательность, которая вместе с тем заключает в себе возможность существования всех содержаний». Это описание вполне передает суть адвайтических практик и указателей. Далее Юнг пишет о таком состоянии души, «которое, может быть, лучше всего обозначить как отрешение сознания от мира и его стягивание в некую внемировую точку. В соответствии с этим сознание пусто и не пусто. Оно больше не наполнено образами вещей, а просто содержит их в себе. Непосредственно обступавшая прежде полнота мира ничего не теряет в своем богатстве и в своей красоте, но уже не владеет сознанием. Магические права вещей исчезли, ибо изначальная вплетенность сознания в мир разрушена». Вполне точное описание нейтрального, ни с чем не смешанного сознания «Я есть», хорошо знакомого адептам адвайты и неоадвайты. Так сознание поначалу «отвязывается» от объектов, а затем отвязывается и от субъекта, от «я-мысли».

В комментарии к «Тибетской книге великого освобождения» Юнг говорит об этом так: «Восточному складу ума совсем нетрудно представить себе сознание без «я». Сознание там считают способным выходить за пределы «я»-состояния; а в «высшем» состоянии сознания «я» и вовсе исчезает. Такое лишенное «я» психическое состояние для нас может быть только бессознательным, — по той простой причине, что у этого состояния нет никакого очевидца. Я не сомневаюсь в существовании психических состояний, выходящих за границы сознания. Однако по мере выхода за пределы сознания они утрачивают и свою сознательность. Я не могу представить себе сознательное состояние психики, которое не соотносилось бы с субъектом, то есть с «я». Это «я» можно ослабить, лишив его, например, ощущения тела, — но до тех пор, пока имеет место хоть какое-нибудь восприятие, должен быть и тот, кто воспринимает его». Это 1939 год.

Мы уже видели, что Юнг остался верен этому взгляду и в 1944 году, когда писал свою «объяснительную». И, в принципе, после этих слов можно даже и не продолжать рассматривать теории Юнга на предмет того, обнаруживался ли в них подлинный выход к Истине. Ведь слова эти ясно свидетельствуют о профанном, спекулятивном характере выкладок Юнга. Он признается, что никогда не был в состоянии самадхи, никогда не проходил через полное растворение личностного «я» в Абсолюте и, очевидно, даже не анализировал состояние глубокого сна без сновидений, в котором нет ни личностного «я», ни тела, ни мира, но при этом сохраняется чистое («отвязанное», как он выражался, — и от объектов, и от «я») Сознание.

Юнг, разумеется, прав: без субъекта не может быть никакого объекта, без воспринимающего не может быть воспринимаемого (как и наоборот). Но ведь Веданта и не утверждает, что эго в буквальном смысле должно умереть. «Смерть ахамкары» — это просто образ. Речь идет лишь о распознавании (в состоянии самадхи) того, что эго просто не существует и никогда не существовало. После этого оно – на правах некой служебной точки восприятия – снова возникает. Но поскольку была распознана его нереальность, оно уже не воспринимается как нечто подлинное и самостоятельное, а видится только как орган Сознания, инструмент (а потому больше не может быть источником страданий, возникающих из внутренних противоречий). Вот что подразумевается под «растворением» мысли «я» (она же эго, ахамкара, делатель). Это совсем не то, как если бы мы опустили руку в какую-то растворяющую плоть кислоту. Пока физическое тело живо, ощущение себя как субъекта в той или иной форме остается.

Об этом говорили очень многие учителя Адвайты. Например, Муджи говорит так: «Когда что-то теряет свою значимость, оно теряет свою силу. Когда оно теряет силу, оно больше не может тебя беспокоить. Оно больше не регистрируется в сознании, становится неважным. Подобно этому, когда говорят «Нужно убить ум, убить эго», это просто такое выражение. Невозможно УБИТЬ эго. Потому что оно на самом деле не существует. Ты видишь его нереальность из пространства своей реальности, и тогда оно теряет свою силу. Которой у него никогда не было. Просто ты теряешь свой страх, и неведение уходит.

Без Естества не может быть тела. Но Естество есть и без тела. Это базовое наблюдение: да, Естество постоянно есть в игре непостоянного, в игре мимолетного. Оно как нить, которая проходит через все бусины в бусах и соединяет их все. Бусы не могут существовать без этой нити».

Впрочем, Юнга даже и не заботило никакое растворение. Точнее, он так его боялся, что даже и не допускал его возможности. Максимум, о чем он говорил как о реальной возможности, это о тех или иных вариантах соединения я-мысли (воспринимающего субъекта) и бессознательного. И «самость» у него при этом играла роль просто одного из содержаний «бессознательного». Таких вариантов соединения он выделял три: сознание усваивает бессознательные содержания, бессознательное поглощает содержания сознания, сознание и бессознательное гармонически взаимодействуют. В своей поздней книге «Aion» (1950) он, например, так разбирал случай взаимодействия «я» и «самости» (или любой другой фигуры из бессознательного):

«Подлинной психической катастрофой следует считать случай, когда «я» ассимилируется самостью. Образ целостности тогда остается в бессознательном, так что он, с одной стороны, разделяет архаическую природу бессознательного, а с другой, попадает в психически релятивизированный пространственно-временной континуум, характерный для бессознательного как такового. Оба эти качества имеют свойство нуминозности, а потому оказывают неограниченное действие на я-сознание».

А вот как выглядит другой вариант: «Акцентуирование я-личности и мира сознания, однако, легко может приобрести такие размеры, что фигуры бессознательного психологизируются и, как следствие, самость становится ассимилированной «я». Хотя такой процесс в точности противоположен только что описанному, результат будет тот же: инфляция. Теперь мир сознания подлежит сносу в угоду реальности бессознательного. В первом случае реальность нужно защищать от архаического, «вечного» и «вездесущего», состояния сна; во втором — сон отвоевывает себе место за счет мира сознания».

А третий вариант – это та самая юнговская индивидуация, обретение целостности (по сути – «покоя личностного комфорта», как мы уже заметили выше). В «Айоне» Юнг говорит, что «единство и целостность стоят на высшей ступени шкалы объективных ценностей, поскольку их символы уже практически неотличимы от Образа Бога». И далее Юнг прямо признается, что не может описать этот опыт: «К несчастью, я не в состоянии передать этот опыт публике. В многочисленных печатных работах я старался на конкретном клиническом материале продемонстрировать природу опыта, о котором идет речь, а также метод его получения».

В «объяснительной записке» все сводится к тому, что «самость» — это просто противоположность «я»: «Любая вещь, чтобы существовать, нуждается в своей противоположности, иначе она испаряется в небытие, Я нуждается в самости, и наоборот. Изменчивые отношения между этими двумя величинами представляют собой сферу опыта, разработанную интроспективным знанием Востока в масштабах, почти недостижимых для западного человека». А в работе «О природе психе» (1930) Юнг пишет: «Бытие без противоположностей совершенно немыслимо». То есть бытие он мыслит исключительно как «бытие чем-то» и просто не допускает, что возможно «бытие ничем» (то есть вне пар противоположностей). Ничто (ни-что конкретное, не-что-то выделенное) для него равняется небытию. Отсюда, конечно же, и страх прикосновения к этому и исчезновения в этом. Естественно, ум (на который полагался Юнг) просто не в силах допустить, что Бытие может быть Целостным и Безграничным и не нуждаться в противоположностях.

И все же кое-какие опыты, близкие к самадхи, Юнгу довелось пережить. В том самом 1944 году на пороге смерти и потом медленно выздоравливая, Юнг периодически погружался в транс: «Тогда, в те несколько недель, я жил в странном ритме. Днем мной обычно овладевала депрессия, я был настолько слабым, что почти не мог пошевелиться. Меня переполняла жалость к себе, и я понимал, что снова вернулся в этот тоскливый серый мир. Я знал, что к вечеру, конечно, засну, но едва ли просплю до полуночи, затем проснусь и буду бодрствовать до часу, но состояние мое будет иным — я бы назвал его своего рода экстазом: мне будет казаться, будто я парю в пространстве, будто я погружен в глубины вселенной, в совершенную пустоту и совершенное блаженство. «Это и есть вечное блаженство», — думал я».

«Я могу описать свой опыт лишь как блаженное ощущение собственного вневременного состояния, когда настоящее, прошлое и будущее сливаются воедино. Все, что происходит во времени, все, что длится, явилось вдруг как нечто целое. Не было больше течения времени, и вообще ничего нельзя было измерить во временных понятиях. Если бы я и сумел описать этот опыт, то лишь как состояние — состояние, которое можно ощутить, но вообразить невозможно. Разве можно вообразить, что я существую одновременно вчера, сегодня и завтра? Тогда обязательно появится что-то еще не начавшееся, что-то происходящее сейчас и что-то уже завершенное. И все это — вместе, все — воедино. Я же ощущал лишь некую сумму времен, радужную оболочку, в которой было сразу и ожидание начала, и удивление от того, что происходит, и удовлетворение или разочарование исходом. Я сам был неотделим от всей этой целостности и все же наблюдал это совершенно объективно».

Это ощущение единства настоящего, прошлого и будущего Юнг позже назовет «следствием свершившейся индивидуации». «Оказавшись перед подобной целостностью, человек становится бессловесным, потому что едва ли в состоянии постичь это», — признает Юнг.

После этих видений жизнь ученого изменилось. Впрочем, его «я» так и не было утрачено, оно осталось. И Юнг понял: это «я» «способно выстоять в потоке жизни, в потоке времени», но — «лишь при условии, что мы не намерены и не пытаемся вмешиваться в ход своей судьбы». То есть – признал необходимость сдачи, отдачи себя божественной воле.

Он стал видеть некоторые из ошибок своих более ранних теоретических построений. Ведь, из этих последних цитат видно, что он действительно пережил некоторые важные откровения. Вот как он, например, формулирует разницу между «я» и «самостью» (которая здесь, по сути, оказывается синонимична «судьбе») в уже упомянутой своей поздней книге «Aion. Исследование феноменологии самости» (1951): «Личность как целостный феномен не совпадает с «я», то есть с сознательной личностью, но образует некую сущность, которую надлежит отличать от «я». /…/ Я предлагаю личность в целом, которая, несмотря на свою данность, не может быть познана до конца, называть самостью. «Я», по определению, подчинено самости и относится к ней как часть к целому. Внутри поля сознания оно, как мы сказали, обладает свободой воли. Под последней я предполагаю… хорошо известный психологический факт «свободного выбора», точнее, субъективное ощущение свободы. Но, точно так же, как наша свободная воля наталкивается на необходимость внешнего мира, она обнаруживает свои пределы и в субъективном внутреннем мире, вне поля сознания, где наталкивается на факты, принадлежащие самости. И, в точности как обстоятельства или внешние события «случаются» с нами, ограничивая нашу свободу, так и самость воздействует на «я» как нечто объективно происходящее и весьма слабо поддающееся изменениям со стороны свободной воли».

P.S.:

1. Ночур Венкатараман: «Такая большая вера в науку, попытки объяснить религию через науку – это ментальная проблема. Потому что для науки мир реален, — ты рожден, живешь и умираешь в мире. Но для нас: Я реален, мир появляется, какое-то время держится и исчезает во Мне… Это как тьма и свет. Они никогда не могут встретиться. У нас есть забавное и дикое ожидание, что однажды наука и религия встретятся. Это невозможно. Наука меняется каждый день, каждый день выдвигает какую-то новую теорию. И невозможные вещи становятся в науке возможными, потому что, как гласят шрути, то, о чем ты мечтаешь сегодня, завтра принесет плоды. А мы говорим, что наука всемогущая… Но она не принесет вам свободы. Никакой нирваны, никакой свободы не случится, вы будете только еще больше связывать себя, погружаясь все глубже в эту майю. Майя означает: она дает вам сны за снами, за снами, за снами, и какой бы сон она ни показала, вы этому верите. Вот что показывает нам наука. Для нее мир реален…»

2. Муджи: «Ты — неизвестное и непознаваемое. Потому что всё известное имеет границы, а ты (истинный ты) — безграничен.

Когда ты безграничен, ты не беспокоишься по поводу границ. И ты не беспокоишься по поводу ограниченности и даже безграничности. Тебя всё это не особенно заботит.

И тем не менее ты вовсе не мёртв. Это состояние, которое даёт жизнь — жизни. Оно даёт любовь — любви. Всё это исходит отсюда.

Но не жди, чтобы кто-то понял тебя. Потому что «понять» можно только будучи в клетке ума. (Если ты хочешь понять это ментально. Но пережить на опыте — это нечто иное.)

Когда ты живёшь так, то не существует таких положений, как сзади или спереди. Ты един с жизнью. Ты находишь её такой, какая она есть.

Но твой интеллект не мёртв, твои эмоции не мертвы. Ты можешь чувствовать очень глубоко. Но при этом ничто не прилипает к тебе. Потому что для того, чтобы что-то прилипло, нужна личность.

Это что-то очень красивое, но обычный ум не способен понять это. Ему нужны знаки, ему нужны цифры, адреса, будущее, прошлое. Ему нужна личность. Но божественный ум не таков. Он свеж. Его не заботит будущее, не заботит прошлое, его не заботит даже настоящее. Мы стараемся понять, что же это такое значит… Но видим только прошлое, будущее и настоящее. Но это непознаваемое состояние не принадлежит ни к прошлому, ни к настоящему, ни к будущему. Оно вне времени. Это просто невозможно понять логическим умом. Но это наисчастливейшее состояние. Это не означает, что ты все время смеешься — «ха-ха!». Но это состояние абсолютного удовлетворения. Удовлетворенность – это тоже счастье. Покой, радость, любовь — всё это одно и то же.

Если бы мы могли испечь весь словарь, сварить все буквы, все слова. Выварить их все до всего лишь одной вещи. Какое слово тогда осталось бы? Может быть, «Я»? К которому относятся все остальные слова… И тогда что? — Тот, кто видит это «Я». У него нет никакой истории».

3. Нисаргадатта Махарадж: «С точки зрения абсолютной истины (сатья) всё концептуальное знание есть неведение (мифья)».

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>